Литвин Владимир откровенно рассказал об убийстве Гонгадзе и о Кучме

Литвин, Владимир Михайлович
Народный депутат Украины VII созыва. Экс-председатель Верховной Рады Украины VI созыва, председатель Народной Партии.

Самый неординарный политик Украины откровенно рассказал газете «Бульвар Гордона» об убийстве журналиста Гонгадзе об отношениях с Кучмой, Мельниченко и о многом другом …

— Вы с Леонидом Кучмой долго работали, а какие отношения у вас сложились — особые, чересчур доверительные?

— Я бы сказал, что да, но это дело Леонида Даниловича, как их оценивать, поскольку я был его подчиненным. Вместе с тем в отличие от многих, кого он фактически создал и кто доминирует сегодня в политике, будучи на самом деле птенцами гнезда Леонида Кучмы, я категорически отказываюсь вытирать об него ноги. Вот обратите внимание: президенты у нас плохие, премьеры, которых очень много было, бездарные, парламентарии всех созывов бездельники — возникает вопрос: а может, народ тоже в ответе за то, как он формирует власть?

— Когда Леонид Данилович перестал быть главой государства, а вы в качестве председателя Верховной Рады остались в большой политике, как-то ваши отношения изменились?

— Нет, и хотя общение наше было разным (он даже до того опускался, что обо мне анекдоты рассказывал), меньше уважать его из-за этого я не стал: я же понимаю, что Президент в определенном окружении всегда находится и не поддаться разного рода внушению, когда на него давит огромная, колоссальная, не соизмеримая ни с чем ответственность, ему сложно — она человека изматывает.

— Под чьим руководством прослушивал кабинет Кучмы майор Мельниченко и один ли он это делал?

— Ответить на этот вопрос правоохранительные органы должны, но истина, к сожалению, многим невыгодна — им следственный процесс необходимо тянуть, чтобы кого-то держать на крючке… Отвечая на ваш предыдущий вопрос, хочу подчеркнуть, что тот уровень отношений, на который мы с Президентом вышли, в итоге на мне сказался — я ощущал: что-то неприятное вскоре случится, и с этим предчувствием жил, поскольку сил своих не рассчитал.

Думал, что свои идеалистические представления об организации работы, которые принесут пользу, дадут результат, воплотить в жизнь по принципу «и один в поле воин» смогу — речь о моем пребывании на посту главы Администрации Президента идет. Впрочем, мой пример показал: это может обернуться огромным фиаско, ведь некоторых людей я отодвинул и даже освободить кабинеты попросил, которые в Администрации они занимали.

…Незадолго до кассетного скандала Леонид Данилович дал Ольге Герасимьюк интервью, где признался, что безгранично мне доверяет, и предположил: если бы таких людей, как Литвин, было больше, мы бы многие процессы сдвинули. Я потом тогдашнему пресс-секретарю Президента Александру Мартыненко посетовал, что за столь высокую оценку мне расплатиться придется: кожей чувствовал. Думаю, весь этот скандал с пленками

— организованная спецоперация.

— Другой страны?

— Трудно сказать, но она продолжается, потому что мне даже фамилии тех, кто за ней стоит, называют — высокий статус, определенных властных полномочий, возможно, и не имея, эти люди сохранили, однако сказать хочу о другом. Многим из тех, кто важные государственные функции сейчас выполняет, я говорил, что неустановление в этом вопросе истины и попытки ситуацию в иное перенаправить русло предпосылки для того создают, что рано или поздно более утонченным способом организуют прослушку кого-то еще — смонтируют записи и новое противостояние вызовут. Тем более что в Украине для этого все условия налицо: предательство становится едва ли не доблестью, у него есть цена, а главное — спрос на него растет.

— Интересно, а лично вам верилось, что майор Мельниченко может беспрепятственно в кабинет Президента входить, что-то там (я имею в виду диктофон) почти ежедневно класть под диван, а потом доставать?

— Ну, все же понимают, что это исключено (улыбается). Есть правило: в первый кабинет страны один человек никогда не входит — если туда уборщица идет, за ней направляется охранник, дежурный приемной — четыре-пять человек.

— Что же это могло быть — «жучки» в стенах?

— Судить о том, о чем точно, наверняка, ничего я не знаю, не берусь, а разного рода версии пересказывать… Думаю, это неправильно.

— Что, если не секрет, вы почувствовали, узнав, что все, о чем шла речь в кабинете первого в государстве лица, стало известно другим людям, какие эмоции это у вас вызвало?

— Весьма непростые: меня сбили на взлете, и все эти годы — 13 лет! — я, можно сказать, не живу, а существую. Когда не представляешь, почему и за что, когда перешептывания за спиной терпеть вынужден, периодические выбросы того, что уже 100 раз пережевано и переговорено, понимаешь одно: кому-то это очень нужно. Пережить такое не дай Бог, особенно если у тебя семья и дети. То, что с журналистом Гонгадзе случилось, — огромная, непоправимая трагедия, но ведь ты не имеешь к ней отношения! «Ладно, — поясняешь, — вы какую-то реплику мне приписываете — оборванную, с многоточием, но даже если она моя, скажите, пожалуйста, а где же какое-то действие?». Сначала ведь как во время обнародования записей заявили? Литвин все знал, но вовремя не донес, а потом это трансформировалось в утверждение, что именно я основной организатор и заказчик…

— …убийства Гонгадзе…

— …да. Я понимаю, что мешаю…

— …и знаете даже кому? Кто вообще за этим стоит — фамилию называть не прошу, но просто ответьте, известна вам она или нет…

— Есть много версий, и я, если честно, в них просто теряюсь. Впрочем, мне кажется, за какую ниточку тянуть, чтобы клубок размотать, тот человек знает, которого сегодня вновь приголубили и который особую браваду и «героизм» демонстрирует, когда речь об этом вопросе заходит. «ЕСЛИ БЫ В ДЕЛЕ ГОНГАДЗЕ НЕПОСРЕДСТВЕННО МИЛИЦИЯ БЫЛА БЫ ЗАМЕШАНА, НАЙДЕННЫЙ ТРУП БЫСТРО БЫ УНИЧТОЖИЛИ»

— Что же, повторю свой вопрос, вы чувствовали, когда публичные выбросы диалогов из кабинета Леонида Даниловича начались?

— Разное, в том числе шок.

— Жить после этого хотелось? Себя на вашем месте не представляю, но мне кажется, я растерялся бы…

— Если бы я утверждал, что невозмутимым, как скала, оставался, это абсолютная неправда была бы — когда не знаешь причины, защищаться ты не готов. Будь к этому преступлению я причастен, заранее какую-то линию поведения и защиты выстроил бы, но я был уязвим, не представлял, что завтра что-то может быть вот так безапелляционно заявлено, смонтировано, прокручено, дописано, вырвано из контекста… Я, поверьте, из тех людей, которые себя контролируют, и для обсуждения с Президентом Украины мне всегда рабочих вопросов хватало — тем более тогда никого не интересовал ни интернет, ни интернет-издания, и никаких поводов для беспокойства из-за того, что там пишут, не было. Еще один аспект: Кучма, придя на второй срок, заявил, что настроен проделать работу, которой не мог заняться во время первой каденции, но вы же прекрасно понимаете, что…

— …Верховная Рада мешала…

— Нет, сперва президенты думают, как до второго срока дойти, а под конец карьеры понимают: можно, наконец, проекты реализовать, которые стране нужны, и не случайно я прошу обратить внимание, что в инаугурационной речи Кучмы прозвучал тезис: «Вы увидите нового Президента». Думаю, очень многих это тогда испугало — в том числе некоторых представителей украинских спецслужб: и действующих, и состоящих в резерве.

— Когда прослушивают, противно?

— Равносильно подглядыванию в дверную щель, когда ты в ванной, или чему-то в таком роде — удовольствия от этого, кроме извращенцев, не получает никто.

— А может такое быть, что и в щель, и в замочную скважину подглядывали?

— Ну, ничего исключать не могу — в наших-то реалиях…

— Сами себе вы когда-либо на вопрос: «Кто же на самом деле Гонгадзе убил?» — отвечали? - (Пауза). Нет. Понимаете, гадать и какие-то выводы на основании слухов делать я не привык и даже в ту версию, которая сегодня официальной является, не верю.

— В 2006 году вы мне сказали, что допускаете, что Георгий Гонгадзе жив, — сегодня тоже так думаете?

— Я лишь на материнское сердце сослаться могу…

— …ну да, мама ведь факта смерти своего сына не признает…

— …не верит в это ее душа. Ну, вы же прекрасно понимаете: если бы в этом деле непосредственно милиция была бы замешана, найденный труп быстро бы уничтожили, — это, возможно, звучит цинично, ужасно…

— …однако логично…

— …да, поэтому нестыковок здесь много.

— Вы однажды разоткровенничались: «С 2000 года я не живу — я могу смеяться, разговаривать, что-то делать, но в то же время постоянно страдаю, не зная, за что»…

— Могу это подтвердить. Если бы у меня другой склад характера был, как-то, может, и изменился бы, но согласитесь: будь я к этому убийству причастен, в Украине уже бы не находился…

— Этот груз с плеч когда-нибудь упадет, вы свободно дышать сможете?

— Исходя из того, как события развиваются, мне кажется, нет.

— Никогда?

— Ну, понимаете, когда ты уже в далеко не юном возрасте и то, что в предыдущие периоды происходило, оцениваешь, сложно в этом плане что-нибудь обнадеживающее сказать, при этом вполне понятно, что некоторым людям я хотел бы в лицо плюнуть и спросить…

— …зачем?..

— …да, зачем они это сделали. Что ж, тогда, очевидно, слишком высоко я взлетел…